«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика - Страница 34

Впрочем, человеку свойственно объяснять самые низкие свои поступки самыми высокими побуждениями. Вместо того чтобы честно признать: мне не нравится манера говорить реб Хаима Рабиновича, а тусклые глазки и слюна в уголках губ реб Соломона Канторовича приводят просто в бешенство, мы начинаем толковать о Синайском откровении, клятве, данной когда-то Всевышнему, и прочих высоких материях.

Как и всякая рачительная хозяйка, повелительница быта и последняя инстанция в домашнем суде, Кейла не могла смириться с навязанной ей ролью второй половины. Воспитанная в религиозной семье, она понимала, как и что должно выглядеть и, внешне придерживаясь правил, умело изображала при посторонних кроткое домашнее существо. Однако стоило гостю распрощаться и захлопнуть за собой входную дверь… В общем, семейное счастье реб Велвла было трудным, хлопотным и многотерпеливым делом.

Разумеется, свою борьбу с мужем Кейла никогда не объясняла претензиями к его характеру или привычкам. Ее религиозные родители сумели объяснить ей всю низость подобного рода претензий и привить презрительное отношение к вертихвосткам, позволяющим себе относиться к главе семьи подобным образом.

Нет, упреки Кейлы располагались совсем в другой сфере! Искренне, страстно и самозабвенно она боролась с хасидским отклонением своего мужа от «лытвацкого» направления в иудаизме. Самым удивительным тут был тот факт, что Кейла, девушка из потомственной хасидской семьи, долго не соглашалась выйти замуж за Велвла, юноши из семьи потомственных «лытваков», совсем недавно ступившего на дорогу, проложенную Бааль-Шем-Товом. Ох, какие только причудливые формы не принимает извечное соперничество мужа и жены…

Главным мишенью для нападок Кейлы были чудеса, сотворенные хасидскими праведниками. Так уж вышло, что ни одно из этих чудес не коснулось самой Кейлы даже краем крыла. Она только слышала многочисленные рассказы о чудесах, происшедших где-то, когда-нибудь и с кем-нибудь. Но ни с ней самой, ни с кем бы то ни было из ее многочисленных родственников и друзей никогда ничего похожего на чудо ни разу не произошло.

— Чуда надо удостоиться, — отвечал реб Велвл на упреки Кейлы. Она наседала на мужа так, будто он прятал ящик с чудесами у себя на работе и отказывался принести домой даже самое завалящее, малюсенькое чудо.

— Ты ведь хочешь, чтобы Всевышний для тебя изменил природу вещей. Чтобы дважды два стало пять, а не четыре, — терпеливо пояснял реб Велвл. — Но Он делает такое лишь для праведников, да и то в исключительных случаях. А ты, моя дорогая, хоть и хорошая благочестивая еврейка, но все-таки пока еще не праведница.

— Тогда почему в твоих байках, — возражала Кейла, — хасидские ребе творят чудеса для кого угодно. Налево и направо, кто ни попросит, раз — и пожалуйте, вот вам чудо. Какие, спрашивается, заслуги у всех этих бродячих нищих, незадачливых дровосеков, жуликоватых торговцев и брошенных жен?

Реб Велвл терпеливо сносил оскорбительное «в твоих байках» и спокойным голосом отвечал:

— Много ты знаешь о чужих заслугах? Ведь сказано, что евреи полны заповедями, словно гранат зернами. У каждого есть невидимые для других заслуги, о которых посторонний человек просто не догадывается.

— Значит, и у меня есть. Но где же чудеса? Что-то я их не вижу.

— Чудеса… — вздыхал реб Велвл. — Зачем тебе нужны чудеса? Их совершают в особых, трагических случаях, когда обычными способами уже невозможно помочь. Тебе хочется, чтобы в нашей жизни возникли такие ситуации?

Нет, этого Кейла не хотела. Она желала, чтобы все продолжалось так, как оно есть — спокойно, благополучно и сыто, — но вдобавок ко всему были еще и чудеса.

Так и жили реб Велвл и Кейла, в городе Одессе, у самого синего моря много лет подряд, пока в одно субботнее утро, отпив из субботнего кубка, реб Велвл не ощутил во рту горечь.

Быстро перепробовав на кухне все субботние блюда и убедившись, что ни в одном из них нет даже намека на горечь, Кейла приступила к выяснению прочих обстоятельств дела. Тщательно расспросив мужа, выяснив хорошенько все подробности его ощущений, Кейла развила бурную деятельность. Уже на исходе субботы она потащила реб Велвла к самому лучшему врачу Одессы. Профессор собирался в Оперный театр и уже облачился во фрак, когда налетевший смерч вернул его в рабочий кабинет.

— У нас во рту возникла горечь, — объяснила Кейла слегка оторопевшему от натиска профессору. — Что в рот ни возьмем, все горчит.

— Позвольте, позвольте, — остановил профессор поток ее объяснений. — Горчит сразу у обоих?

— Нет, только у мужа, — нимало не смущаясь, пояснила Кейла. Видя такое трогательное проявление супружеского единства, профессор смягчился и приступил к обследованию пациента.

— Пока ничего страшного, — объявил он, закончив осмотр и расспросы. — Болезнь только начинается. Я бы советовал вам съездить на воды. Курс лечения на водах в Карлсбаде может задержать, а иногда даже полностью остановить заболевание.

— В Карлсбаде! — задохнулся реб Велвл. — Откуда у нас такие деньги?

— В Карлсбад, значит, — оценивающе произнесла Кейла, и реб Велвл понял, что вопрос о поездке уже решен, и его милая женушка соображает, откуда достать денег.

Так и получилось. Кейле понадобилось всего одна неделя на то, чтобы занять, заложить, попросить, договориться, сдать, вытребовать деньги, уложить вещи и выяснить дорогу. В те годы поездов еще не было, и добирались на лошадях. Люди побогаче — в собственных каретах или экипажах, попроще — на перекладных. Ночевали в постоялых дворах у трактов, в корчмах или трактирах, тоже сообразно достатку.