«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика - Страница 38

Так прошли полгода. Я приходил в больницу каждый день, разговаривал с ней, рассказывал новости, читал книги, газеты. Месяцев через шесть после инсульта меня остановил в коридоре лечащий врач.

— Послушайте, Ронен, — сказал он, отводя глаза в сторону. — Мы все восхищаемся вашим поведением. Вы очень достойный и преданный юноша. Именно поэтому я хочу, чтобы вы знали правду. Тали больше не поднимется с больничной койки. Никогда. Понимаете, никогда. Шансы на ее выздоровление ничтожны. И проживет она в таком состоянии недолго: отек легких, пролежни, инфекция мочевых путей, мало ли что… Вы не должны приковывать себя к больнице. Думаю, нужно потихоньку возвращаться к нормальной жизни и… — тут он запнулся, — и искать себе другую девушку.

Нельзя сказать, что его слова меня огорошили. Нет, я хорошо понимал, куда все движется. Но одно дело — подозревать и надеяться, и совсем другое — услышать приговор.

— Извините, уважаемый раввин, — прервал Ронена отец Тали. — Молодые должны завершить церемонию. Позвольте мне досказать, что произошло дальше.

— Конечно, конечно, — я был так увлечен рассказом Ронена, что совсем позабыл о том, ради чего мы остановились на пороге комнаты для уединения.

— Ронен пришел к нам через день после разговора с врачом, — продолжил отец Тали, когда двери комнаты были плотно затворены, и мы, вместе со всем миром, остались снаружи, пропустив внутрь только молодоженов со своим счастьем.

— Он пришел и объявил, что будет ждать Тали, сколько бы на это ни ушло времени. Даже всю жизнь! Очень красивый поступок, но по-юношески безрассудный. Мы с женой восхищались благородством Ронена, но, однако когда он ушел, решили, что его пыл продержится не больше года.

Но через год случилось чудо. Наша Таличка стала возвращаться к жизни. Сначала ожили губы, зашевелись брови, прорезалась робкая хриплая речь. Потом стали подниматься руки, двигаться ноги и, спустя несколько месяцев, она полностью вернулась к былому здоровью. Свадьбу мы, разумеется, повторили. Собственно, мы на ней сейчас и находимся. Однако, — отец Тали зябко передернул плечами, — пятого круга ожидали со страхом. Слава Б-гу, все закончилось благополучно.

— Оно и не могло закончиться по-другому, — воскликнул сияющий Ронен, выходя из комнаты. — И сейчас я расскажу, почему.

Пока Тали лежала без движения, мы выработали свой особый язык. Я научился понимать ее по движениям глаз, закрыванию век, наморщенному лбу. Когда же она хотела что-то сказать, я подносил к ее лицу алфавит и передвигал палец от буквы к букве. На нужной она опускала веки. Это кажется очень долгим, но у нас выходило довольно быстро, ведь мне хватало двух-трех первых букв, чтобы угадать слово.

В тот день, когда врач объявил мне приговор, у нас с Тали состоялась вот такая беседа.

— Сегодня утром вовремя обхода, — показала знаками она, — врачи подумали, что я сплю, и говорили весьма откровенно. А может, они хотели таким образом сообщить мне диагноз. Почему, зачем, кто их поймет? В любом случае, Ронен, ты должен знать — мне осталось жить совсем недолго, и я останусь на этой проклятой койке до самой последней минуты.

— Я буду с тобой рядом, что бы ни случилось!

— Что еще может случиться? — горько просигналила Тали. — Вот о чем я хочу тебя попросить. Поговори с зейде, моим прадедушкой. Он очень старый и очень мудрый. Спроси его совета.

— Совета о чем? — не понял я. — Мне не нужны советы, я твердо решил быть с тобой.

— Поговори с зейде, — еще раз попросила Тали.

И я отправился к дедушке. Звали его Фишл, и был он очень-очень стар.

— Хорошо, что ты пришел, — сказал зейде, маленький щуплый человечек с редкой седой бородой и коричневыми старческими пятнами на лбу и щеках. Он полулежал в глубоком кресле, бережно укутанный в одеяло. На улице бушевало лето, но для старика уже наступила вечная осень.

— Извини, я давно хотел тебя позвать, — Фишл беспомощно развел руками. — Просто у меня что-то с головой происходит. Иногда целыми днями не могу сообразить, где нахожусь, что делаю, зачем еще живу. Как там Таличка?

— Ничего утешительного, по-прежнему.

— Не волнуйся, — с большой убежденностью произнес зейде. — Все закончится хорошо. Именно об этом я и хотел с тобой поговорить.

— Но откуда вы…

— Т-с-с, — старик поднес палец к губам. — Зачем лишние вопросы? Лучше послушай.

Много лет назад я жил в местечке Хрубешов. Ты о нем даже не слышал. А было, было когда-то в Польше такое еврейское местечко. Я в нем родился и вырос, профессию получил хорошую, зарабатывать начал. И хоть горько мне было, сироте без родителей и засыпал частенько в слезах, теперь все кажется розовым и гладким. А может, так оно и есть, если сравнивать с тем ужасом, что случился во время войны.

Ну вот, начал я зарабатывать и решил жениться. Познакомили меня с милой девушкой, и мы друг другу сразу понравились. Погуляли немного и решили пожениться. В Хрубешове как делали? Сначала помолвку устраивали, с гостями, закусками, музыкой. Генеральная репетиция свадьбы. А месяца через два-три после помолвки — хупу. И тоже с гостями, угощением, музыкой. Гуля-а-ли!

Зейде прикрыл глаза, словно представляя веселье хрубешовских свадеб.

— Так вот, обручились мы, стали готовиться к свадьбе. А дальше добрые люди начали мне гадости про невесту рассказывать. И то она не так, и там она не эдак. Я молодой был, доверчивый, и посоветоваться толком не с кем — родители уже умерли. В общем, пошел на поводу у сплетников и разорвал помолвку.

Вроде ничего страшного не произошло, нашел другую мейделе, в Хрубешове красивых девушек хватало, снова обручился и спустя три месяца встал с ней под свадебный балдахин. Про нее мне тоже всякие гадости доносили, только теперь я никого не слушал.